Шанс, в котором нет правил [черновик] - Ольга Чигиринская

В зияющие перспективы он смотрел спокойно. Шестьдесят два года до инициации, девяносто три — после… пора, как говорится, и честь знать. Не то чтобы его не пугала смерть — но он безусловно предпочел бы небытие своему нынешнему состоянию. Он не мог больше делать то, чего от него хотел Волков — и не понимал, что можно делать еще. Не мог сочинить. Был, и весь вышел. Вытек. Остановились мельничные колеса в голове, пересохла река…

Кошелев ждал — и вел себя как обычно. Зачем-то, без цели и смысла, безумное чаепитие, вечный четверг. Почему нет?

…В момент, когда _это_ случилось, Кошелев сидел в ресторане с Корбутом. Корбут, все еще нуждающийся в людской пище, ужинал, а Кошелев пил кофе. Я поужинаю потом.

На ужин с этим пустозвоном в «Эрмитаже» Кошелев согласился только потому, что хотелось с кем-то поделиться воспоминанием о вечере фейерверка и чудесной гейше, которая утром сбежала с пиротехниками, оставив патрона вдребезги расстроенным. В принципе такого рода выходка на деловой репутации гейши ставила крест — а значит, поступок был настоящим романтическим жестом, сильным жестом, которых Кошелеву так не хватало в этом мире.

И тут — рухнуло. В первую секунду ему показалось, что с той стороны, где чуть-чуть подрагивала леска с живым пока что Мантуловым, ударила струя раскаленного до полной бесцветности пламени из огнемета. Кошелев опрокинул чашку. Горел он, наверное, меньше секунды — потом страх и боль исчезли, а Мантулова на крючке уже не было.

Его вообще нигде не было. Пусто. Параллельные прямые сошлись и образовали точку. Но это не сейчас, потом, скоро, но не сейчас, сейчас нужно улыбнуться.

— Нич-чего себе, — выдавил Корбут, которого присутствие явно задело краем. — Что это было, Ярослав Павлович?

— Это, — хозяин порта взмахом ладони отогнал метрдотеля и сам вытер салфеткой брюки, — я доэкспериментировался. Подключился сегодня утром к одному перспективному автору — а у него кроме литературного таланта, оказывается, и другие есть.

— Везет вам на талантливых людей, — сказал Корбут. — Почему мне так не везет?

— Потому что вы никого, кроме себя, не замечаете, — сказал Кошелев, протягивая официанту карточку. — Не ждите меня, передайте ее охране, — бросил он, выходя.

— Куда вы так поспешно? спросил Корбут ему в спину.

— Искать таланты.

Он вышел на парковку, выгнал из-за руля водителя и, не дожидаясь охраны, погнал по набережной. Его интересовал даже не сам Мантулов — а именно присутствие, безымянный ужас, накативший вдруг волной. Что ты? — рычал в пустоту Кошелев, содрогаясь от гнева и перегоревшего страха. — Кто ты? Какого черта я тебя боюсь?

Последние подергивания лески доносились со стороны Кировских островов. Мысль о ловушке, о том, что вот она, государева рука, — проскочила и улетела. То, что его ударило, не могло прийти от чужого симбионта. Да и прямое вмешательство в ритуал охоты было делом настолько опасным, что на памяти Кошелева никто никогда и не пробовал. А вот подсунуть врагу вместо карася щуку — это сколько угодно, этим пользовались вовсю. Только щука — тоже съедобная рыба. Гефилте фиш из нее получается замечательно.

Он превысил скорость — и на комм поступали непрерывные сигналы рассерженных снитчей. Потом. Все потом. Все патрули, все штрафы — потом. Сначала — Мантулов. Или тот, кто стоит за ним.

И вообще, черт с ним… это было здорово — нарушать, лететь, срезать углы, туда, к загадке. Если чуть снизить качество зрения, это можно, это легче легкого, улицы снаружи сольются в яркие праздничные полосы. Самое простое, самое элементарное, дешевый азарт — ты убегаешь, я догоняю, но в нем есть смысл, его можно прожить, этот азарт, он приносит радость… И еще азарт смывает накипь, окалину — и становится ясно, что все это время он просто шел в колее, как его собственные жертвы… шел, потому что не мог себе представить ни шаг вправо, ни шаг влево, ни, тем более, прыжок вверх.

Охрана уже поднята, они не успевают, держатся установленной скорости — но так даже лучше. Потому что показать себя всегда стоит — а в заброшенном парке, в той точке, где какой-то шутник поднес сигарету к его паутинке, людей немного, а старших, кажется и вовсе нет.

Нет, Кошелев, несмотря на возраст, не мог еще накрыть такое пространство — но спутники-то на что?

Машина перелетела по мосту через Малую Невку, и остановилась как врытая, на грунтовой трассе, утыканной знаками, предупреждающими о скором начале дорожных работ. Здесь должны были строить фешенебельный жилой комплекс, а пока что дорогу окружали запущенные кусты. Самое место для ловушки.

Кошелев огляделся, сравнивая картину со спутника со своими ощущениями. Теплых тел сравнительно немного. Даже просто мало — для засады. Старших нет. А впереди, в конце тропы, горел высокий белый факел. Немножко слишком высокий для Мантулова — но с другой стороны, если он сам умудрился сбросить поводок и остался, не ушел — то у него сейчас и такой может быть.

Кошелев сделал еще несколько шагов — и увидел человека уже глазами. Это был все-таки Мантулов — его комплекция, его одежда, его взлохмаченная шапка апельсиново-рыжих волос…

— Валерий, — с улыбкой позвал Кошелев.

Мантулов развернулся. Его лицо было совершенно белым, рот — огромным и черным, глаза — две крестообразные дыры в ночь.

Это было настолько неожиданно, что у Кошелева ушло четверть секунды на то, чтобы распознать клоунский грим. И за эти четверть секунды клоун выдернул неизвестно откуда два револьвера и открыл огонь.

Клоун был медленный и неотвратимый — как примитивное пиксельное чудовище в древней игре «Диггер». Кошелев видел каждое его движение — но ничего не мог сделать, потому что пули уже настигли его и ударили в плечо и в грудь. Еще раз. И еще.

Кошелев в одной из ранних книг описал стрельбу «по-македонски», на ходу с двух рук. Он ни разу не видел этого воочию и по молодости просто содрал у Богомолова. Теперь «по-македонски» стреляли в него самого и, Кошелев почему-то хотел запомнить, зарисовать в сознании то, как движется клоун — хотя, казалось бы, зачем? Он ведь не писал давно, очень давно… А сейчас захотелось и откуда-то возникла уверенность — сможет.

Он видел зрачки клоуна и знал, что клоун не видит его самого. Не может видеть — он стреляет на движение воздуха и на звук. Руки рыжего сошлись и разошлись «ножницами», расчерчивая сектор обстрела так, что деваться оттуда было решительно некуда. Пули не причиняли боли — но они тормозили, вбивали Кошелева в воздух, как тяжелые гвозди, и когда револьвер выплюнул девятую, клоун уже видел своего противника.

…Да нет — свою жертву! Это… это, что ли, профессия у нас такая новая завелась — агнец по контракту?

Кошелев понял, что ошибся роковым образом с самого начала: нужно было бежать вперед, сокращая расстояние, а не любоваться «македонской» стрельбой. Тело отказывалось теперь двигаться с нужной скоростью. Последние три выстрела — десятый, одиннадцатый, двенадцатый — прозвучали как удар часов: карета стала тыквой, а из ядущего вышло ядомое. Клоун швырнул револьверы в траву и тем же медленным, но неотвратимым движением выхватил из широких рукавов два серповидных ножа.

Кошелев не был бойцом. Клоун был. Возможно, старший-боец расшвырял бы его кусочки по ближайшим кустам, но Кошелев впервые в жизни столкнулся с расчетливой, продуманной тактикой боя. Два безболезненных удара — и его правая рука повисла, он попробовал бить с левой — но и там налетел на лезвие. Удар в лицо — промах, клоун целил в горло — раскроил скулу и губы. Удар в горло — на этот раз попал! — голова откинулась назад, клоун пропал из виду, и тут почему-то перестали держать ноги. Кошелев упал лицом в траву.

«Он рассек мне связки под коленями», — изумление было сильнее страха. Еще секунда — клоун завернул ему руки за спину, щелкнули наручники, потом анклеты, щиколотки Кошелева оказались притянуты к запястьям.

…Чего я от Волкова не ожидал — так это клоунов, подумал он. Почему он не стрелял серебром? Почему не убил сразу? Похоже, я скоро узнаю ответ на эти вопросы, и он мне не понравится.

Клоун перевернул его на спину. Зафиксировал, прижав коленом грудь. К чему-то прислушался. Кошелев теперь смог разглядеть сквозь грим его лицо — молодое, до странности неподвижное…

— Нет, — сказал вдруг клоун кому-то невидимому. — Нет, играем дальше.

И, отбросив ножи, как раньше — револьверы, поволок свой трофей в кусты.

И тут диспозиция изменилась. В глаза клоуну ударил свет фар. Визжа тормозами, разбрызгивая гравий, затормозила машина охраны. Охранников у Кошелева было всего четверо, и все — люди (следствие опалы). Но вчетвером они вполне могли справиться. Даже без его, Кошелева, помощи.

— Живым! — крикнул он — и захлебнулся: горло еще не успело как следует срастись.

Кошелев почти не видел боя — клоун его уронил не на тот бок, а когда удалось перевернуться, все было кончено. Из-под ног охранников выкатился рыжий парик.